Российская промышленность, уже привыкшая к санкциям, в этом году столкнулась с очередным витком ограничений и ослаблением курса рубля. Как отечественные производители преодолевают новые трудности и какая помощь государства им нужна, с каким странами мы переходим на расчеты в национальных валютах, какова ситуация на заводах "Русала" и какие программы поддержки спроса на отечественные автомобили будут продолжены в следующем году, в интервью РИА Новости рассказал министр промышленности и торговли РФ Денис Мантуров. Беседовали Светлана Каражас, Елена Глушакова и Дарья Станиславец.
— На днях исполнилось 100 дней работы нового кабинета министров. Для вас это вторые 100 дней. В чем отличие? И в целом — эти три с лишним месяца прошли не зря?
— Я думаю, что разница между первыми 100 днями и вторыми только в одном — в то время я был молодым министром, сейчас я более опытный. С точки зрения состава кабинета, на мой взгляд, собранная президентом и председателем правительства команда — качественная и эффективная, и для меня те люди, которые входят в состав кабинета министров, все знакомые, за редким исключением. Я думаю, что в таком составе будет комфортно трудиться и реализовывать задачи, которые перед нами поставлены.
С точки зрения самих задач отличие моих первых 100 дней заключается в том, что в тот период у нас было главное — реализовать планы по импортозамещению. Теперь же нам необходимо направить на зарубежные рынки и закрепить на них то, что мы уже заместили, и то, в чем накопили компетенции. И увеличить, таким образом, объем экспорта, нарастить его практически вдвое к 2024 году. Это основные различия между первым и вторым периодами.
— Какой рост несырьевого экспорта по итогам 2018 года вы ожидаете?
— Мы ожидаем прирост по несырьевому, неэнергетическому экспорту в районе 7%. Это реалистично.
— На фоне западных санкций со многими странами мы давно обсуждаем переход на национальные валюты. Когда стоит ожидать конкретных договоренностей?
— Что касается перехода на расчеты в национальной валюте, можно, с одной стороны, говорить о том, что мы поступательно движемся в этом направлении, но при этом я точно не буду обозначать ни одной компании, которая уже реализовывает свои поставки в национальных валютах. С моей стороны это будет крайне неграмотно по отношению к нашим компаниям и к нашим партнерам.
Но процесс этот небыстрый, и мы запустили его не в формате ответа на санкции. Мы эту работу ведем системно уже на протяжении нескольких лет, накопили практику и имеем опыт в части работы коммерческих банков и Центрального банка в тех странах, где нам выгодно вести эту работу. Это в меньшей степени касается европейских стран, больше это относится к странам Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии, даже Латинской Америки, Африки.
Что касается Евросоюза, у нас так остро ситуация не стоит по еврозоне. У нас есть сложности, связанные с прохождением расчетов в долларах, поэтому в тех регионах, которые я обозначил, работа в части нацвалют ведется активно.
— Вы упомянули компании. Это крупные компании?
— В первую очередь да, потому что санкционный режим распространяется на компании, которые, как говорится, осязаемы. Малый и средний бизнес мало интересует наших американских коллег. Такие компании очень сложно идентифицировать, их очень много, собственно, они никак на сегодняшний день не влияют на экономические процессы на глобальном рынке.
Что касается крупных компаний, они занимают проценты рынка по тем сегментам продукции, которую они производят, поэтому их достаточно просто и быстро идентифицировать для того, чтобы влиять на их конкурентоспособность и снижать их влияние в мире.
— Какова сейчас доля сделок российских промышленных компаний, осуществляемых в нацвалютах?
— Могу сказать, что пока несущественная.
— А до какой планки их целесообразно довести в ближайшие пять лет?
— До существенной.
— Это больше 50%?
— Я был бы счастлив, если бы мы могли реализовать такую планку, но боюсь, что до 50% всего нашего объема поставок высокотехнологичной продукции, или вообще, если мы говорим про несырьевой и неэнергетический экспорт, это достаточно высокая планка. Тем более что мы не отказываемся от европейского рынка, да и от американского в том числе. Коллеги приобретают то, что им нужно, и то, что им выгодно для замещения своих потребностей.
— Сейчас мы наблюдаем достаточно серьезное ослабление рубля, оно помогает автопроизводителям, которые наращивают локализацию внутри страны, и способствует экспорту, но в то же время цены на автомобили все равно растут. Планируете ли вы какие-то новые программы поддержки спроса или об этом пока рано говорить?
— Во-первых, вы правильно делаете акценты в части того, кому это выгодно, кому не выгодно. Тем, у кого недостаточен еще уровень локализации, такая волатильность рубля, конечно, снижает рентабельность и влияет в последующем на объем их производства и продажи. Что касается предприятий, которые нацелены на высокий уровень локализации и на повышение объемов поставки на экспорт, они тоже в определенной степени зависят от импортных комплектующих.
Так что уровень локализации, например, по номенклатуре АвтоВАЗа, в среднем он выше 50%, но он не 100%, поэтому наличие 10, 20 или 30% импортных комплектующих существенно влияет. Только не в случае турецкой лиры, по этому направлению мы отдельно сейчас работаем. В Турции мы пока еще приобретаем достаточно большие объемы комплектующих, например для АвтоВАЗа и других компаний, но здесь мы в меньшей степени видим зависимость, а по странам ЕС, конечно, больше.
— В части турецкой лиры что вы имеете в виду?
— Я имею в виду то, что коллеги с большим удовольствием сегодня переходят на расчеты в национальной валюте.
— Мы уже платим за комплектующие в турецких лирах или мы только планируем перейти на турецкие лиры?
— Я не назову сейчас точно, перешли ли наши производители на сегодня к закупкам в национальных валютах, потому что их очень много, это более сотни производителей. Но по крайней мере месяц назад мы говорили с рядом коллег из наших производителей, они планировали вот-вот перейти.
Переход на расчеты в нацвалютах — это всегда хеджирование риска. Лира ослабла, рубль чуть ослаб. Для нас это будет комфортно.
— Высказывали ли производители какие-либо опасения, обращались ли к вам в связи с текущей ситуацией с рублем?
— Так, как это было в 2014 году, конечно, пока запросов не поступало. Удешевление рубля произошло, но не драматическое. Кто-то этого ожидал, кто-то это прогнозировал, кто-то формировал складские запасы. Никакого драматизма на сегодняшний день пока нет.
— То есть вы пока не прорабатываете меры поддержки автопрома в связи с ослаблением рубля?
— Я не ответил на вторую часть вашего вопроса относительно мер поддержки спроса. Этот год уже практически заканчивается, поэтому дополнительных мер поддержки мы не предполагали, за исключением, может быть, дополнительных закупок по машинам "скорой помощи" и школьным автобусам и сохранению программы по кредитованию лизинга для Дальнего Востока. Это что касается этого года.
По следующему году мы ведем сегодня диалог с министерством финансов. Но эта работа в плановом режиме, не в чрезвычайном и не за счет, например, Резервного фонда. Речь идет о том, чтобы заложить в базовый сценарий нашего бюджета, который сегодня еще только формируется, некоторые объемы средств именно на продолжение существующей программы. Но сказать, сколько и на какой объем, на какой период, мне пока сложно, потому что мы еще работаем с Минфином и в правительство с этим вопросом еще не выходили.
— Это пока продолжение действующих программ или новые программы тоже?
— Вы знаете, я думаю, что если и продолжать, то в том формате, который был отработан по новым программам. Они показали свою эффективность. В этом году уже только по программам поддержки спроса "Семейный автомобиль", "Свое дело", "Российский тягач" и ряду других мы уже реализовали 120 тысяч автомобилей. То есть это хорошая, как говорится, прибавка к тем планам, которые были у компаний-производителей. Поэтому, думаю, что мы сохраним именно те предложения, которые показали свою эффективность.
— Не можем не спросить об идее помощника президента Андрея Белоусова по инвестированию сверхдоходов металлургов и нефтехимиков. Какие вы видите пути, чтобы стимулировать промышленные предприятия и компании наращивать инвестиции, вкладываться в проекты?
— Я думаю, что главной мотивацией всегда является спрос. Невозможно заставить копать рудник или строить цех по производству какой-то продукции, если на нее нет спроса. Но важно при этом совмещать интерес, мотивацию компании, ее возможности с условиями, при которых продукция будет реализовываться на внутреннем или внешнем рынке, потому что это главный стимул для того, чтобы компании вкладывали свои средства.
Помимо производства первичного алюминия или традиционной номенклатуры в черной металлургии, важно двигаться в более глубокий передел. Поэтому мы системно работаем с компаниями — это и "Русал", и ММК, и "Мечел", и НЛМК, и "Северсталь" — на предмет того, чтобы они больше ориентировались на продукцию с высокой добавленной стоимостью, чтобы где-то уходить от импорта, а где-то завоевывать внешние рынки за счет в том числе поддержки через инструменты, которые у нас заложены сейчас в национальном проекте по развитию международной кооперации, развитию экспорта.
Поэтому здесь всегда должна быть дорога с двусторонним движением. То есть ждать всегда от бизнеса реализации проекта просто, на мой взгляд, несправедливо, неправильно. Нужно работать совместно и мотивировать. То есть ты, создав новое производство, будешь иметь возможность за счет дополнительных мер стимулирования, поддержки грузить свою продукцию на экспорт, при этом сохраняя все те требования, которые заложены в рамках ВТО. Мы должны постоянно вести такую работу с бизнесом, которая в итоге будет выгодна нашей экономике.
— Во время нашего предыдущего интервью вы говорили о том, что держите под контролем ситуацию с "Русалом", что она у вас не вызывает опасения. Теперь, к сожалению, "Русал" заявил о том, что начинает консервировать производство на Надвоицком заводе, ходят слухи о консервации производства и на других предприятиях. Как сейчас вы оцениваете ситуацию в компании, есть ли сейчас какие-то тревожные нотки?
— Мы продолжаем постоянный диалог с компанией и не снижаем своего мониторинга в этой части. Что касается Надвоицкого завода, это давно обсуждавшийся вопрос, он давно назрел, потому что в каких-то регионах, моногородах сохранение производства "Русала" было просто экономически нецелесообразно, кроме того, продукция НАЗа была ориентирована на американский рынок. Что касается закрытия и консервации других производств, мне такое неизвестно. Слухи или обсуждения, наверное, имеют место быть, но на официальном уровне у нас таких обсуждений не происходило. Пока.
— Будем надеяться, что не произойдет.
— Будем надеяться. Скажу даже больше — на днях я был на одном из предприятий "Русала" в Хакасии и ознакомился с преимуществами и технологическими особенностями сверхмощного электролизера РА-550, на который в 2015 году ФРП одобрил заем в размере 500 миллионов рублей. Считаю, что новейшие разработки предприятий "Русала" должны тиражироваться на других металлургических заводах.
— Вопрос о закупках алюминия в госрезерв не поднимается?
— Он обсуждался, но на сегодняшний день у нас нет критической ситуации. Такая возможность у государства всегда сохраняется. Но сейчас такая потребность просто отсутствует.
— Есть ли движение по проекту алюминиевого ОПЕК?
— Мы со странами-производителями первичного алюминия и переработчиками находимся в постоянном диалоге. У нас есть рабочие группы отдельно с Индией, с Саудовской Аравией, с Арабскими Эмиратами, с Катаром, с Бахрейном, с Китаем. Пока общего объединения не произошло.
— В Москве только что проходила выставка "Армия-2018", вы сами принимали в ней участие. В настоящее время власти реализуют масштабную программу диверсификации оборонно-промышленного комплекса. Как должен быть учтен непростой опыт диверсификации ОПК в 1990-е годы? Не повторится ли в России так называемая кастрюльная диверсификация?
— Я предлагаю просто забыть про 1990-е годы. Почему? Нам пришлось пережить тяжелый период, особенно если говорить про оборонно-промышленный комплекс, ему как раз пришлось тяжелее всех, потому что произошел резкий обвал заказов со стороны вооруженных сил и предприятия были вынуждены выживать. Там речь шла не о производстве кастрюль или других товаров народного потребления. Люди получали зарплату той продукцией, которую производили.
А сегодня так вопрос не стоит. У нас пик загрузки, пик гособоронзаказа. Он сейчас плавно проходит, и мы занимаемся обеспечением постепенного замещения ГОЗ продукцией гражданского назначения. Это не происходит резко. У нас есть временной запас, работа проводится системно.
Надо сказать откровенно, по каким-то предприятиям это происходит очень быстро, эффективно, динамично, не надо никого заставлять. Однако есть ряд руководителей, которые считают, что фонтан будет бить вечно, им приходится подсказывать, подталкивать.
В этом году у нас будет прирост по гражданке на предприятиях ОПК — эта продукция составляет порядка 19% от общего объема производства против 18% в прошлом году. И мы рассчитываем такой же темп сохранять и в будущем для того, чтобы достичь целевой задачи — иметь к 2030 году пропорцию 50 на 50. По каким-то предприятиям мы уже перевалили за эту планку. Например, по концерну "Швабе", где-то у нас пропорция значительно ниже.
— Стоит ли продолжать приватизацию оборонно-промышленных предприятий?
— Приватизация — это не самоцель. Наша задача — привлечь стратегических инвесторов для повышения эффективности отрасли при сохранении контроля государства через законодательство и контрольные пакеты. И мы такую работу проводим, в том числе рассматриваем иностранных портфельных инвесторов, как это было с "Вертолетами России", идет постоянная работа с рынком, с бизнесом.
— Что с продажей оставшегося у Ростеха пакета в "Вертолетах России", есть ли интересанты?
— Мы постоянно ведем работу с рынком. Если мы увидим интересного потенциального покупателя, мы реализуем оставшийся пакет.
— О каком пакете идет речь?
— Как мы и говорили, готовы продать до 49%.
— Вы недавно говорили о том, что Россия отказывается от строительства вертолетоносцев. Между тем глава ОСК заявил, что будут строиться экспедиционные суда с вертолетами на борту. Мы все-таки отказываемся или нет?
— Я предлагаю никого не ловить за язык. Терминология очень многогранна и сложна как в армии, так и у производителей, которые всегда адаптируются к требованиям заказчика, поэтому данный вопрос лучше уточнить у главного заказчика. Я могу лишь сказать, что мы можем точно произвести вертолетоносцы и можем продать их заказчикам, в том числе иностранным, которые будут в этом заинтересованы.
— В январе президент предложил большой проект — сделать гражданскую версию сверхзвукового самолета. Как сейчас идет работа над проектом?
— Главная проблема сверхзвуковой авиации — это преодоление звукового барьера. И на сегодняшний день требования по шумности ИКАО никем не изменялись. Нет пока ни одного разработчика и производителя, который мог бы полностью им удовлетворить. Работа ведется практически всеми основными производителями авиационной техники — и в Америке, и в Европе, мы тоже на месте не стоим.
— На днях исполнилось 100 дней работы нового кабинета министров. Для вас это вторые 100 дней. В чем отличие? И в целом — эти три с лишним месяца прошли не зря?
— Я думаю, что разница между первыми 100 днями и вторыми только в одном — в то время я был молодым министром, сейчас я более опытный. С точки зрения состава кабинета, на мой взгляд, собранная президентом и председателем правительства команда — качественная и эффективная, и для меня те люди, которые входят в состав кабинета министров, все знакомые, за редким исключением. Я думаю, что в таком составе будет комфортно трудиться и реализовывать задачи, которые перед нами поставлены.
С точки зрения самих задач отличие моих первых 100 дней заключается в том, что в тот период у нас было главное — реализовать планы по импортозамещению. Теперь же нам необходимо направить на зарубежные рынки и закрепить на них то, что мы уже заместили, и то, в чем накопили компетенции. И увеличить, таким образом, объем экспорта, нарастить его практически вдвое к 2024 году. Это основные различия между первым и вторым периодами.
— Какой рост несырьевого экспорта по итогам 2018 года вы ожидаете?
— Мы ожидаем прирост по несырьевому, неэнергетическому экспорту в районе 7%. Это реалистично.
— На фоне западных санкций со многими странами мы давно обсуждаем переход на национальные валюты. Когда стоит ожидать конкретных договоренностей?
— Что касается перехода на расчеты в национальной валюте, можно, с одной стороны, говорить о том, что мы поступательно движемся в этом направлении, но при этом я точно не буду обозначать ни одной компании, которая уже реализовывает свои поставки в национальных валютах. С моей стороны это будет крайне неграмотно по отношению к нашим компаниям и к нашим партнерам.
Но процесс этот небыстрый, и мы запустили его не в формате ответа на санкции. Мы эту работу ведем системно уже на протяжении нескольких лет, накопили практику и имеем опыт в части работы коммерческих банков и Центрального банка в тех странах, где нам выгодно вести эту работу. Это в меньшей степени касается европейских стран, больше это относится к странам Ближнего Востока, Юго-Восточной Азии, даже Латинской Америки, Африки.
Что касается Евросоюза, у нас так остро ситуация не стоит по еврозоне. У нас есть сложности, связанные с прохождением расчетов в долларах, поэтому в тех регионах, которые я обозначил, работа в части нацвалют ведется активно.
— Вы упомянули компании. Это крупные компании?
— В первую очередь да, потому что санкционный режим распространяется на компании, которые, как говорится, осязаемы. Малый и средний бизнес мало интересует наших американских коллег. Такие компании очень сложно идентифицировать, их очень много, собственно, они никак на сегодняшний день не влияют на экономические процессы на глобальном рынке.
Что касается крупных компаний, они занимают проценты рынка по тем сегментам продукции, которую они производят, поэтому их достаточно просто и быстро идентифицировать для того, чтобы влиять на их конкурентоспособность и снижать их влияние в мире.
— Какова сейчас доля сделок российских промышленных компаний, осуществляемых в нацвалютах?
— Могу сказать, что пока несущественная.
— А до какой планки их целесообразно довести в ближайшие пять лет?
— До существенной.
— Это больше 50%?
— Я был бы счастлив, если бы мы могли реализовать такую планку, но боюсь, что до 50% всего нашего объема поставок высокотехнологичной продукции, или вообще, если мы говорим про несырьевой и неэнергетический экспорт, это достаточно высокая планка. Тем более что мы не отказываемся от европейского рынка, да и от американского в том числе. Коллеги приобретают то, что им нужно, и то, что им выгодно для замещения своих потребностей.
— Сейчас мы наблюдаем достаточно серьезное ослабление рубля, оно помогает автопроизводителям, которые наращивают локализацию внутри страны, и способствует экспорту, но в то же время цены на автомобили все равно растут. Планируете ли вы какие-то новые программы поддержки спроса или об этом пока рано говорить?
— Во-первых, вы правильно делаете акценты в части того, кому это выгодно, кому не выгодно. Тем, у кого недостаточен еще уровень локализации, такая волатильность рубля, конечно, снижает рентабельность и влияет в последующем на объем их производства и продажи. Что касается предприятий, которые нацелены на высокий уровень локализации и на повышение объемов поставки на экспорт, они тоже в определенной степени зависят от импортных комплектующих.
Так что уровень локализации, например, по номенклатуре АвтоВАЗа, в среднем он выше 50%, но он не 100%, поэтому наличие 10, 20 или 30% импортных комплектующих существенно влияет. Только не в случае турецкой лиры, по этому направлению мы отдельно сейчас работаем. В Турции мы пока еще приобретаем достаточно большие объемы комплектующих, например для АвтоВАЗа и других компаний, но здесь мы в меньшей степени видим зависимость, а по странам ЕС, конечно, больше.
— В части турецкой лиры что вы имеете в виду?
— Я имею в виду то, что коллеги с большим удовольствием сегодня переходят на расчеты в национальной валюте.
— Мы уже платим за комплектующие в турецких лирах или мы только планируем перейти на турецкие лиры?
— Я не назову сейчас точно, перешли ли наши производители на сегодня к закупкам в национальных валютах, потому что их очень много, это более сотни производителей. Но по крайней мере месяц назад мы говорили с рядом коллег из наших производителей, они планировали вот-вот перейти.
Переход на расчеты в нацвалютах — это всегда хеджирование риска. Лира ослабла, рубль чуть ослаб. Для нас это будет комфортно.
— Высказывали ли производители какие-либо опасения, обращались ли к вам в связи с текущей ситуацией с рублем?
— Так, как это было в 2014 году, конечно, пока запросов не поступало. Удешевление рубля произошло, но не драматическое. Кто-то этого ожидал, кто-то это прогнозировал, кто-то формировал складские запасы. Никакого драматизма на сегодняшний день пока нет.
— То есть вы пока не прорабатываете меры поддержки автопрома в связи с ослаблением рубля?
— Я не ответил на вторую часть вашего вопроса относительно мер поддержки спроса. Этот год уже практически заканчивается, поэтому дополнительных мер поддержки мы не предполагали, за исключением, может быть, дополнительных закупок по машинам "скорой помощи" и школьным автобусам и сохранению программы по кредитованию лизинга для Дальнего Востока. Это что касается этого года.
По следующему году мы ведем сегодня диалог с министерством финансов. Но эта работа в плановом режиме, не в чрезвычайном и не за счет, например, Резервного фонда. Речь идет о том, чтобы заложить в базовый сценарий нашего бюджета, который сегодня еще только формируется, некоторые объемы средств именно на продолжение существующей программы. Но сказать, сколько и на какой объем, на какой период, мне пока сложно, потому что мы еще работаем с Минфином и в правительство с этим вопросом еще не выходили.
— Это пока продолжение действующих программ или новые программы тоже?
— Вы знаете, я думаю, что если и продолжать, то в том формате, который был отработан по новым программам. Они показали свою эффективность. В этом году уже только по программам поддержки спроса "Семейный автомобиль", "Свое дело", "Российский тягач" и ряду других мы уже реализовали 120 тысяч автомобилей. То есть это хорошая, как говорится, прибавка к тем планам, которые были у компаний-производителей. Поэтому, думаю, что мы сохраним именно те предложения, которые показали свою эффективность.
— Не можем не спросить об идее помощника президента Андрея Белоусова по инвестированию сверхдоходов металлургов и нефтехимиков. Какие вы видите пути, чтобы стимулировать промышленные предприятия и компании наращивать инвестиции, вкладываться в проекты?
— Я думаю, что главной мотивацией всегда является спрос. Невозможно заставить копать рудник или строить цех по производству какой-то продукции, если на нее нет спроса. Но важно при этом совмещать интерес, мотивацию компании, ее возможности с условиями, при которых продукция будет реализовываться на внутреннем или внешнем рынке, потому что это главный стимул для того, чтобы компании вкладывали свои средства.
Помимо производства первичного алюминия или традиционной номенклатуры в черной металлургии, важно двигаться в более глубокий передел. Поэтому мы системно работаем с компаниями — это и "Русал", и ММК, и "Мечел", и НЛМК, и "Северсталь" — на предмет того, чтобы они больше ориентировались на продукцию с высокой добавленной стоимостью, чтобы где-то уходить от импорта, а где-то завоевывать внешние рынки за счет в том числе поддержки через инструменты, которые у нас заложены сейчас в национальном проекте по развитию международной кооперации, развитию экспорта.
Поэтому здесь всегда должна быть дорога с двусторонним движением. То есть ждать всегда от бизнеса реализации проекта просто, на мой взгляд, несправедливо, неправильно. Нужно работать совместно и мотивировать. То есть ты, создав новое производство, будешь иметь возможность за счет дополнительных мер стимулирования, поддержки грузить свою продукцию на экспорт, при этом сохраняя все те требования, которые заложены в рамках ВТО. Мы должны постоянно вести такую работу с бизнесом, которая в итоге будет выгодна нашей экономике.
— Во время нашего предыдущего интервью вы говорили о том, что держите под контролем ситуацию с "Русалом", что она у вас не вызывает опасения. Теперь, к сожалению, "Русал" заявил о том, что начинает консервировать производство на Надвоицком заводе, ходят слухи о консервации производства и на других предприятиях. Как сейчас вы оцениваете ситуацию в компании, есть ли сейчас какие-то тревожные нотки?
— Мы продолжаем постоянный диалог с компанией и не снижаем своего мониторинга в этой части. Что касается Надвоицкого завода, это давно обсуждавшийся вопрос, он давно назрел, потому что в каких-то регионах, моногородах сохранение производства "Русала" было просто экономически нецелесообразно, кроме того, продукция НАЗа была ориентирована на американский рынок. Что касается закрытия и консервации других производств, мне такое неизвестно. Слухи или обсуждения, наверное, имеют место быть, но на официальном уровне у нас таких обсуждений не происходило. Пока.
— Будем надеяться, что не произойдет.
— Будем надеяться. Скажу даже больше — на днях я был на одном из предприятий "Русала" в Хакасии и ознакомился с преимуществами и технологическими особенностями сверхмощного электролизера РА-550, на который в 2015 году ФРП одобрил заем в размере 500 миллионов рублей. Считаю, что новейшие разработки предприятий "Русала" должны тиражироваться на других металлургических заводах.
— Вопрос о закупках алюминия в госрезерв не поднимается?
— Он обсуждался, но на сегодняшний день у нас нет критической ситуации. Такая возможность у государства всегда сохраняется. Но сейчас такая потребность просто отсутствует.
— Есть ли движение по проекту алюминиевого ОПЕК?
— Мы со странами-производителями первичного алюминия и переработчиками находимся в постоянном диалоге. У нас есть рабочие группы отдельно с Индией, с Саудовской Аравией, с Арабскими Эмиратами, с Катаром, с Бахрейном, с Китаем. Пока общего объединения не произошло.
— В Москве только что проходила выставка "Армия-2018", вы сами принимали в ней участие. В настоящее время власти реализуют масштабную программу диверсификации оборонно-промышленного комплекса. Как должен быть учтен непростой опыт диверсификации ОПК в 1990-е годы? Не повторится ли в России так называемая кастрюльная диверсификация?
— Я предлагаю просто забыть про 1990-е годы. Почему? Нам пришлось пережить тяжелый период, особенно если говорить про оборонно-промышленный комплекс, ему как раз пришлось тяжелее всех, потому что произошел резкий обвал заказов со стороны вооруженных сил и предприятия были вынуждены выживать. Там речь шла не о производстве кастрюль или других товаров народного потребления. Люди получали зарплату той продукцией, которую производили.
А сегодня так вопрос не стоит. У нас пик загрузки, пик гособоронзаказа. Он сейчас плавно проходит, и мы занимаемся обеспечением постепенного замещения ГОЗ продукцией гражданского назначения. Это не происходит резко. У нас есть временной запас, работа проводится системно.
Надо сказать откровенно, по каким-то предприятиям это происходит очень быстро, эффективно, динамично, не надо никого заставлять. Однако есть ряд руководителей, которые считают, что фонтан будет бить вечно, им приходится подсказывать, подталкивать.
В этом году у нас будет прирост по гражданке на предприятиях ОПК — эта продукция составляет порядка 19% от общего объема производства против 18% в прошлом году. И мы рассчитываем такой же темп сохранять и в будущем для того, чтобы достичь целевой задачи — иметь к 2030 году пропорцию 50 на 50. По каким-то предприятиям мы уже перевалили за эту планку. Например, по концерну "Швабе", где-то у нас пропорция значительно ниже.
— Стоит ли продолжать приватизацию оборонно-промышленных предприятий?
— Приватизация — это не самоцель. Наша задача — привлечь стратегических инвесторов для повышения эффективности отрасли при сохранении контроля государства через законодательство и контрольные пакеты. И мы такую работу проводим, в том числе рассматриваем иностранных портфельных инвесторов, как это было с "Вертолетами России", идет постоянная работа с рынком, с бизнесом.
— Что с продажей оставшегося у Ростеха пакета в "Вертолетах России", есть ли интересанты?
— Мы постоянно ведем работу с рынком. Если мы увидим интересного потенциального покупателя, мы реализуем оставшийся пакет.
— О каком пакете идет речь?
— Как мы и говорили, готовы продать до 49%.
— Вы недавно говорили о том, что Россия отказывается от строительства вертолетоносцев. Между тем глава ОСК заявил, что будут строиться экспедиционные суда с вертолетами на борту. Мы все-таки отказываемся или нет?
— Я предлагаю никого не ловить за язык. Терминология очень многогранна и сложна как в армии, так и у производителей, которые всегда адаптируются к требованиям заказчика, поэтому данный вопрос лучше уточнить у главного заказчика. Я могу лишь сказать, что мы можем точно произвести вертолетоносцы и можем продать их заказчикам, в том числе иностранным, которые будут в этом заинтересованы.
— В январе президент предложил большой проект — сделать гражданскую версию сверхзвукового самолета. Как сейчас идет работа над проектом?
— Главная проблема сверхзвуковой авиации — это преодоление звукового барьера. И на сегодняшний день требования по шумности ИКАО никем не изменялись. Нет пока ни одного разработчика и производителя, который мог бы полностью им удовлетворить. Работа ведется практически всеми основными производителями авиационной техники — и в Америке, и в Европе, мы тоже на месте не стоим.
Истчоник: minpromtorg.gov.ru